Неточные совпадения
Шипел паровоз,
двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток
по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к
стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались
по щекам, точно стружки.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты
двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят
по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются со стороны на сторону, толкают
стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Клим, слушая ее, думал о том, что провинция торжественнее и радостней, чем этот холодный город, дважды аккуратно и скучно разрезанный вдоль: рекою, сдавленной гранитом, и бесконечным каналом Невского, тоже как будто прорубленного сквозь камень. И ожившими камнями
двигались по проспекту люди, катились кареты, запряженные машиноподобными лошадями. Медный звон среди каменных
стен пел не так благозвучно, как в деревянной провинции.
Он говорил еще что-то, но Самгин не слушал его, глядя, как водопроводчик, подхватив Митрофанова под мышки, везет его
по полу к пролому в
стене. Митрофанов
двигался, наклонив голову на грудь, спрятав лицо; пальто, пиджак на нем были расстегнуты, рубаха выбилась из-под брюк, ноги волочились
по полу, развернув носки.
Мы въехали в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями. В полумраке
двигалась по тротуарам толпа гуляющих;
по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной
стены приехали на гласис и вмешались в ряды экипажей.
Идти прямо
по тропе опасно, потому что карниз узок, можно
двигаться только боком, оборотясь лицом к
стене и держась руками за выступы скалы.
Слева сад ограждала
стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали;
по полю целый день
двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Стены и потолок, казалось, были покрыты траурным крепом, который
двигался, как от ветра;
по быстро и беспорядочно снующим отдельным точкам на крепе можно было догадаться, из чего состояла эта кипящая, переливающаяся масса.
Самое совмещение обитателей вод было так же несообразно, как в упомянутом балете: тут
двигались в виде крупных белотелых судаков массивные толстопузые советники; полудремал в угле жирный черный налим в длинном купеческом сюртуке, только изредка дуновением уст отгонявший от себя неотвязную муху; вдоль
стены в ряд на стульях сидели смиренными плотицами разнокалиберные просительницы — все с одинаково утомленным и утомляющим видом; из угла в угол
по зале, как ерш с карасем, бегали взад и вперед курносая барышня-просительница в венгерских сапожках и сером платьице, подобранном на пажи, с молодым гусаром в венгерке с золотыми шнурками.
Он смотрит вокруг полинявшими глазами, словно считая пятна солнца на
стенах домов и на всем, что
движется по темной дороге,
по широким плитам бульвара.
Жуткое чувство страха охватило парня; он вздрогнул и быстро оглянулся вокруг. На улице было пустынно и тихо; темные окна домов тускло смотрели в сумрак ночи, и
по стенам,
по заборам следом за Фомой
двигалась его тень.
— Уйдите от меня! — добавил он через секунду, не сводя острого, встревоженного взгляда с длинных пол, которые все колыхались, таинственно
двигались, как будто кто-то в них путался и, разом распахнувшись, защелкали своими взвившимися углами, как щелкают детские, бумажные хлопушки, а
по стеклам противоположного окна мелькнуло несколько бледных, тонких линий, брошенных заходящей луною, и вдруг все стемнело; перед Долинским выросла огромная мрачная
стена, под
стеной могильные кресты, заросшие глухой крапивой,
по стене медленно идет в белом саване Дора.
Но умирающий уже забыл о нем и молча метался. Думали, что началась агония, но, к удивлению, Колесников заснул и проснулся, хрипло и страшно дыша, только к закату. Зажгли жестяную лампочку, и в чернеющий лес протянулась по-осеннему полоса света. Вместе с людьми
двигались и их тени, странно ломаясь
по бревенчатым
стенам и потолку, шевелясь и корча рожи. Колесников спросил...
Гаврила, цепляясь руками за скользкий камень, повел лодку вдоль
стены. Лодка
двигалась без шороха, скользя бортом
по наросшей на камне слизи.
Когда я очнулся, была все еще глухая ночь, но Ат-Даван весь опять жил, сиял и
двигался. Со двора несся звон, хлопали двери, бегали ямщики, фыркали и стучали копытами
по скрипучему снегу быстро проводимые под
стенами лошади, тревожно звенели дуги с колокольцами, и все это каким-то шумным потоком стремилось со станции к реке.
Андрей Иванович, в ожидании Александры Михайловны, угрюмо лежал на кровати. Он уж и сам теперь не надеялся на успех. Был хмурый мартовский день, в комнате стоял полумрак;
по низкому небу непрерывно
двигались мутные тени, и трудно было определить, тучи ли это или дым. Сырой, тяжелый туман, казалось, полз в комнату сквозь запертое наглухо окно, сквозь
стены, отовсюду. Он давил грудь и мешал дышать. Было тоскливо.
Мы шли, шли… Никто из встречных не знал, где деревня Палинпу. На нашей карте ее тоже не было. Ломалась фура, мы останавливались, стояли, потом
двигались дальше. Останавливались над провалившимся мостом, искали в темноте проезда
по льду и
двигались опять. Все больше охватывала усталость, кружилась голова. Светлела в темноте ровно-серая дорога, слева непрерывно тянулась высокая городская
стена, за нею мелькали вершины деревьев, гребни изогнутых крыш, — тихие, таинственно чуждые в своей, особой от нас жизни.
Она
двинулась по направлению к висевшей на
стене сонетке и схватила рукой вышитую ленту.
В обширных опустелых палатах правителя отдавало теперь чем-то невыносимо жутким. Когда оставшийся при доме правителя хлебодар, старый раб из Вавилона, вошел в столовую, чтобы убирать несъеденные гостями кушанья и недопитые вина, ему показалось, что
по стенам открытой столовой
движутся тени. Или это луна светит нынче совсем необыкновенно.
Это было в сумерки; за
стеною на невидимой церкви тягуче звонил колокол, сзывая верующих; вдалеке,
по пустынному, поросшему бурьяном полю черной точкой
двигался неведомый путник, уходящий в неведомую даль; и тихо было в нашей тюрьме, как в гробнице.
«Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и
по этому такту с разнообразно-строгими лицами
двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…».